Главная страница сайта «Диалог XXI век»

Главная страница сайта congress2008

Главная страница сайта congress2013

Главная страница сайта

congress2018

Написать автору

nskorodum@inbox.lv

Доклады по алфавиту участников

Доклады по секциям,симпозиумам, круглым столам конгресса

 

 

 

 

логотип.jpg

banner1.jpg

пекин.jpg

 

 

 

 

Русский         Deutsch

Section 13. Confucian philosophy

 

Никита Скородум

 

ЛИЧНОСТЬ И СУДЬБА В ИДЕЙНОМ НАСЛЕДИИ КОНФУЦИЯ И И. В. ГЕТЕ: ОПЫТ СОПОСТАВЛЕНИЯ

 

Доклад на XXIV Всемирном философском конгрессе,

секция 13 (Конфуцианская философия)

Русская версия

Абстракт

Разделенные эоном, Гете и Конфуций смотрят на личность и судьбу почти одинаково. Для обоих мыслителей это основополагающие понятия; и тот и другой связывают судьбу и выдающуюся личность воедино. Большинство переводчиков в принципе правильно переводят китайское слово «мин» как «волю неба», т.е. нумен. Однако пропущенное сквозь призму немецкого языка, это понятие может быть переведено как «внутренняя необходимость». Словосочетание «внутренняя необходимость» лучше выражает суть концепции. Так, согласно Конфуцию, на совершенного человека не действуют внешние обстоятельства. Та же мысль выражена и в «Орфических стихах» Гете. Подчеркнем также важность наличия точек соприкосновения в картинах мира обоих мыслителей. Учение Конфуция оставило неизгладимый отпечаток на всем духовном облике китайской цивилизации, а Гете своим творчеством оказал огромное влияние на все последующее развитие культуры Германии, вобрав, в свою очередь, многое из ее достижений, а также особенностей, включая народный элемент. Будучи прямым потомком выдающегося художника немецкого Возрождения Лукаса Кранаха Старшего, Гете был укоренен в самом сердце немецкой интеллектуальной элиты и в качестве носителя генетической памяти стал настоящим выразителем коллективного бессознательного Германии (= «вечного Одина германской души»). Точки соприкосновения в духовном мире обоих мыслителей создают уникальный мост взаимопонимания двух великих народов.

 

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: судьба, выдающаяся личность, сюнь-цзы, демоническое, непосредственное волшебство, внутренняя необходимость.

 

 

 

 

 

 

Швейцарский психолог К. Г. Юнг (1875–1981) любил повторять французскую фразу: «reculer pour mieux sauter» («отойти назад, чтобы лучше прыгнуть»). Порой надо отойти, чтобы рассмотреть что-либо получше. Иногда это вообще единственный способ проникнуть в суть того или иного феномена. Не случайно Юнг[1] для объяснения психологических феноменов нового времени обратился к исследованию алхимических трактатов, написанных на эпоху Средневековья.

Для того чтобы иметь возможность сравнить исследуемые феномены, они должны иметь что-то общее. Перефразируя Конфуция, их можно назвать «друзьями издалека» [Lun Yu《學而 – Xue ErI, 1]. Именно с подобным случаем мы сталкиваемся в идейном наследии Конфуция и И. В. Гете. Излишне говорить о важности подобного сопоставления – перед нами драгоценные свидетельства, оставленные двумя знаковыми представителями великих культур. Не только китайская культура насчитывает много тысячелетий, но и, по словам одного из влиятельных идеологов минувшего века, «Один – этот немеркнущий извечный образ и выражение изначальных духовных сил северного человека – живет (в сердцах немцев – Н. С.) без малого 5000 лет».[2] Литература о Гете огромна, и все же, по мнению виднейшего современного исследователя творчества Гете Катарины Моммзен (род. 1925), гетеведению явно недостает профессиональных синологов[3].

Каково было отношение Гете к Китаю?

Отвечая на этот вопрос, ограничимся двумя фактами:

1. Как раз в тот момент, когда в ходе «Битвы народов» под Лейпцигом (16–19.10.1813) решалась политическая судьба Германии, Гете демонстративно удалился от общества и углубился в чтение книг, посвященных культуре Китая [Mommsen 1985: 31].

2. В обычно скупом на эмоции дневнике Гете неожиданно попадается взволнованное обращение к легендарному основателю династии Чжоу императору Вень Вану (周文王, Zhōu Wén Wáng, 1152–1056 до н. э.) [Mommsen, 1985: 30].

Интерес Гете к китайской культуре отнюдь не был поверхностным. Наша цель – показать значимые соответствия в идейных установках как Гете, так и Конфуция, во многом определившего духовный облик китайской цивилизации. Эти соответствия касаются ключевых положений идейного наследия обоих мыслителей, разделенных во времени двумя тысячелетиями. Речь идет о концепции судьбы и личности.

В конце жизни, Гете декларативно изложил на страницах своей автобиографической книги «Поэзия и правда» оригинальную концепцию участия высшей силы в судьбе человека, назвав эту силу «демоническим» [Goethe 1908, Bd. 1, S. 817]. Краеугольный камень этой концепции в том, что она относится прежде всего к великим людям («Чем значительнее личность, тем сильнее подвержена она демоническому»)[4]. И если по Шопенгауэру (1788–1860) гения (исключительную, великую личность) характеризует освобожденный интеллект[5], то по Гете – это демонический элемент. Говоря в терминах психоанализа, последнее – ничто иное, как коллективное бессознательное, избирающее индивидуума в качестве проводника своего влияния. Начало творческой биографии Гете совпало с эпохой «Бури и натиска», которую еще называют «эпохой гения» (Genie-Zeitalter). Гете сохранил приверженность идее гения до конца своих дней. Однако ориентация на великую личность – это характерная особенность и учения Конфуция, который резко противопоставлял выдающегося человека простому смертному (буквально «маленькому человеку / сяо жень / 小人»). Это противопоставление проходит красной нитью через весь корпус изречений «Лунь юя». Самое поразительное при этом то, что, определяя сущность идеального или благородного человека («цзюнь цзы / 君子»), Конфуций делает это совершенно в духе Гете.

Для изречений «Лунь юя» характерны лапидарность и взаимная соотнесенность, сопряженность. Легко предположить в этой связи, что заключительные строки носят программный характер. Это формулы и установки. И действительно, последние строки «Лунь юя» как раз и содержат ключевое определение идеального человека. А именно, Конфуций говорит, что нельзя быть идеальным человеком, не зная судьбы («мин / ») «不知命,無以為君子也» [Lun Yu 《堯曰 – Yao Yue, III, 3.]. Таким образом, согласно Конфуцию, идеальный человек и судьба взаимосвязаны. Но, как указывалось выше, Гете думал точно так же, с той разницей, что на склоне лет стал отождествлять силы судьбы и саму судьбу с термином собственного изобретения (демоническим). В связи с темой судьбы и его значения для автора «Фауста» весьма показателен пример из письма Гете своему другу, знаменитому швейцарскому физиогномисту Иоганну Каспару Лафатеру (1741–1801). Письмо датировано тем временем, когда Лафатера и Гете еще связывали узы тесной дружбы. Гете никогда об этом не забывал и по прошествии тридцати лет находит нужным упомянуть о том, что они порой даже спали в одной постели («по-братски / brüderlich») [Eckermann 1982, S. 609; 18.01.1830]. Гете описывает Лафатеру проект памятника Судьбе [Briefe 1833, S. 58–65]. По мысли Гете, памятник должен иметь четырехгранную форму. На трех гранях монумента должно было быть по изображению, а на четвертой – посвятительная надпись[6]. На передней стороне должно быть изображение Фортуны, или Удачи [«gute heilsame Glück»], «приносящей победы в битвах», справа – изображение Гения, побудителя, психопомпа и факелоносца, освещающего путь и вселяющего мужество, решимость и непреклонность в сердце идущего. С левой стороны надлежало изобразить бога Термина, который, напротив, диктует осторожность и ставит границы самым смелым начинаниям [Briefe 1833, S. 59]. Воскрешая образ бога Термина, Гете невольно продолжил традицию, восходящую к немецкому гуманисту Эразму Роттердамскому (1466/1467/1469–1536), избравшему Термина в качестве своего девиза[7].

Хорошей иллюстрацией комплементарной пары Гения и Термина, олицетворяющей воодушевляющий и сдерживающий принципы, может служить парный портрет неизвестных работы Рафаэля, хранящийся в Лувре.

Важность этого проекта для Гете явствует из одного нюанса: Гете обычно был против всякого расточительства, резко критиковал Лафатера за непозволительную роскошь, допущенную последним при издании «Физиогномических фрагментов». Тем примечательнее заявление Гете в том же письме, что цена памятника не имеет для него значения[8].

Понятие предела позднее получило развитие в естественнонаучных трудах Гете, утверждавшему, что каждому живому существу поставлен определенный предел, и если оно что-то получает, то столько же и теряет взамен.[9]

Подобное понимание предела характерно и для Конфуция. В зачине «Рассуждений» стоит фраза «Человека не знают, а он не сетует» 人不知而不慍 [Lun Yu《學而 – Xue ErI,1]. Нумен, таким образом, отождествляется с пределом, поставленным развитию и социальной реализации личности. «Человек» не сетует потому, что знает волю судьбы (Lun Yu 《堯曰 – Yao YueXX, 3), а значит, по Конфуцию, является совершенным человеком («цзюнь цзы»).

Понятие предела в понимании и Гете, и Конфуция раскрывают и рассуждения Лафатера, чей образ мысли во многом повлиял на Гете.

Так, Лафатер пишет: «Есть лица, совершенно неспособные выразить нежность, и напротив те, которые не могут принять выражение суровости. Гнев и нежность – это эмоции, свойственные всем. Однако для одних лиц естественным является выражение нежности, а для других – гнева. <…> Можно начертить круг, в пределах которого тому или иному лицу предоставлена свобода действия, возможность плохо или хорошо играть свою роль»[10]

Далее пути Лафатера и Гете разошлись. Лафатер, словно увлекаемый роковым наваждением, охватившим лучшие интеллектуальные силы Германии, пошел по пути поисков сверхчеловека, а Гете остался верен своей приверженности идее судьбы. Тем самым тема судьбы стала точкой начала необратимого расхождения взглядов обоих мыслителей: образ мыслей Гете – обратная сторона медали образа мыслей Лафатера: если Лафатер ищет высший тип личности, то Гете подчиняет высший тип нумену.[11]

Так Лафатер становится предтечей Фридриха Ницше. А именно, Лафатеру хочется найти «всеобщую королевскую линию, являющуюся шифром великого алфавита физиогномики и всегда свидетельствующую о превосходстве над себе подобными»[12]. Причем Лафатера интересуют не просто физиогномические особенности строения пчел, а признаки превосходства пчелиной матки. Он пишет: «Пчелиные матки обычно больше размером, но это еще не все, контуры их лицевой части и спины выразительней, выпуклее и проще».[13] И напротив, внимание Гете привлекают прежде всего приметы воздействия нуминозного начала на течение обычной жизни. Этому влиянию, которое характеризуют как влияние случая, Гете придавал большое значение. Весьма знаменательно, что в «Римских элегиях» он возносит молитвы богине Случая [Gelegenheit]. В юности Гете даже сочинил сказку, в которой ему удалось обнаружить дверь в иной мир. Гете воспринимает случай сквозь призму нумена, относится к нему серьезно и называет его «непосредственным волшебством – Unbedingte Zauberei» (т.е. потусторонней силой, которая действует, не нарушая законов природы, а в «обход» их [Mommsen 1960, S. 74]. Сама жизнь Гете, его судьбоносное знакомство с наследным принцем Карлом Августом (1757–1828) и назначение заезжего дилетанта министром сразу, через головы опытных профессионалов, минуя утомительную процедуру продвижения по службе, стала ярким подтверждением концепции «непосредственного волшебства».

Пожалуй, самый значимый результат сопоставления взглядов Гете и Конфуция на судьбу состоит вот в чем: не следует списывать отдельные высказывания Конфуция на архаику (даже тогда, когда они резко контрастируют с современными представлениями). Ошибочно полагать, что эти высказывания являются данью духу времени, обусловлены им, а значит, могут быть ничтоже сумняшеся опущены. (Оставляя идеи в том времени, когда они были высказаны, мы поступаем так же, как поступаем с окаменелостями. Мы оставляем их в той породе камня, в которой они были найдены, или же в кусочках янтаря, где они присутствуют в виде вкраплений. В первую очередь, сказанное относится к ключевой сентенции Конфуция «Совершенный человек должен знать свою судьбу (в качестве непременного условия)». Ведь по прошествии более двух тысяч лет один из наиболее просвещенных умов Европы – Гете – говорит о том же. Конфуций недаром требует от мыслителя мужества («Lun Yu», 《子罕 – Zi HanIX, 29). Чтобы принять его высказывания во всей полноте, требуются не только независимость суждений, но и настоящая смелость.

Надо сказать, что отдельные, более того, программные высказывания Конфуция ставили в тупик уже его современников. Так было с утверждением, что «управление государством следует начать с исправления имен» [«Lun Yu» XIII, 3].

Гете и сам не был свободен от подобного рода сомнений. В первую очередь, это касается Лафатера. Так, Гете пишет Шарлотте фон Штейн (1742–1827): «Представьте себе человека, который только что продемонстрировал вам недюжинные познания в области астрономии и строения Вселенной, причем на уровне самых последних достижений современной науки. Внезапно ваш собеседник заявляет: “Я не упомянул о главном, а именно: мир, чтобы не рухнуть в бездну, покоится на спине черепахи”. Это сравнение, возможно, и хромает, однако в моих глазах Лафатер в одном лице совмещает в себе и обладателя самого светлого ума, и человека, погрязшего в суевериях, да так, что одного нельзя отделить от другого» (Письмо Шарлотте фон Штейн, 06.04.1782) [Goethe 1984, 1. Bd. S. 163].

Вышесказанное позволяет нам отойти и от напрашивающейся мифологической составляющей. Почти все переводчики (за исключением, разве, Потье[14]) переводят слово «Судьба / мин / » как «волю неба»[15]. Такой перевод переключает внимание исследователя на внешнюю сферу, затемняя этическую канву высказывания фантастическим сценарием. Однако Конфуций не случайно утверждает: «Дэ (потенция – Н. С.) совершенного человека подобно ветру, а дэ маленького человека подобно траве»[16]. Иными словами, «дэ» маленького человека подобно флюгеру и полностью зависит от внешних факторов, а «дэ» совершенного человека обусловлено внутренними причинами или логикой развития самой его личности.

Но это как раз то, на чем многократно настаивает Гете. Когда Фауст говорит о своем желании познать силу, которая держит вселенную изнутри[17], он ведь и имеет в виду силу, не зависящую от внешних обстоятельств. Именно таков и смысл орфических стихов Гете[18]. Знаменитая «внутренняя форма» Вильгельма фон Гумбольдта (1767–1835) есть форма, развивающаяся «свободно» (независимо от внешних обстоятельств). Слово «внутреннее» в немецком языке – синоним психического. По-немецки можно даже сказать «внутренняя судьба» [Das innere Schicksal].

Подытожим: обращение к идеям Гете и его круга (Лафатера /1741–1801/, Гердера /1844–1803/ и Гамана /1730–1788/) позволяет пройти между Сциллой и Харибдой внешней необходимости и чисто субъективного ощущения ответственности. Так, маститый Дж. Легг (1875–1897) обедняет и размывает «указания Неба», сводя их к «моральному закону внутри нас»[19] Иммануила Канта.[20] Но выражение «моральный закон» есть, по сути, contradictio in objecto: нарушение закона – карается, а попрание морали – всего лишь осуждается. Гете возвращает нам изначальную суровость отношения человека и фатума, личности и высшего Я. «О, ты, врывающийся в меня подобно смерчу!» – восклицает Ницше, обращаясь к своей Самости [Selbst].[21] Как явствует из первой сентенции «Лунь юя», знание судьбы как минимум утешает, и, соответственно, не сводимо к банальной констатации этических норм.[22] Отношение демонического и личности скорее напоминают борьбу Иакова и ангела (Быт. 32:24), полны драматизма.

Возможно, немецкий предоставляет нам уникальную возможность перевода не текста, а самого языка, когда иностранный язык становится комментарием к языку оригинала и раскрывает, а также обогащает его. Наиболее адекватный перевод слова «мин / / судьба» – это немецкое выражение «innere Notwendigkeit» («внутренняя необходимость») [Jung 1992, GW 16. Bd. S.170], звучащее в буквальном русском переводе, увы, не так выразительно.

И еще. Китайскую философию считают социально-ориентированной. Однако основополагающее для всей китайской цивилизации учение Конфуция обращено к индивидуальности. По мысли китайского мудреца, именно таким образом реализуется принцип клепсидры: постепенное и градуальное уплотнение тонкого начала, носителем которого является личность, чье влияние далее расходится кругами на весь социум.

Так, сквозь призму воззрений великого немецкого поэта, мы сможем подойти к тексту «Лунь юя» более непредвзято, сможем глубже проникнуть в суть овеянных преданиями высказываний Конфуция.

 

ЛИТЕРАТУРА

 

Котельникова 1989 – Котельникова, Т. М. Прижизненные изображения Эразма в немецкой гравюре // Эразм Роттердамский и его время. – М.: Наука, 1989. С. 20–36.

Переломов 1998 – Переломов, Л. С. Конфуций: «Лунь юй». Исслед., пер. с кит., коммент. Факсимильный текст «Лунь юя» с коммент. Чжу Си. – М.: Издательская фирма «Восточная литература, РАН, 1998.

Юнг 1998 – Юнг, К. Г. Психология переноса. Пер. с нем. Н. Скородума // Юнг, К. Г. Практика психотерапии. Серия: Классики зарубежной психологии. – М.: СПб.: АСТ Университетская книга, 1998. С. 181–350.

Briefe 1833 – Briefe von Goethe an Lavater aus den Jahren 1774 bis 1783 / Hrsg. von Heinrich Hirzel. – Leipzig: Weidmann’sche Buchhandlung, 1833.

Confuzius 1852 – Confucius et Mencius. Les quatre livres de philosophie morale et politique de la chine / Traduite du chinois par M. G. Pauthier. Paris: Charpantier, Libraire-éditeur, 1852.

Eckermann 1982 – Eckermann, J. P. Gespräche mit Goethe in den letzten Jahren seines Lebens. – Berlin und Weimar: Aufbau-Verlag, 1982.

Gipper 1966 – Gipper, H. Der Beitrag der inhaltlich orientierten Sprachwissenschaft zur Kritik der historischen Vernunft // Das Problem der Sprache. Achter Deutscher Kongress für Philosophie. Heidelberg, 1966. Herausgeber Hans-Georg Gadamer. – München: Wilhelm Fink Verlag, 1967. – S. 407–425.

Goethe 1908 Aus meinem Leben. Dichtung und Wahrheit // Goethes Autobiographische Schriften. Band I. – Leipzig: Insel-Verlag, 1908. [Großherzog Wilhelm Ernst Ausgabe]

Goethe 1984 – Goethes Briefe in drei Bänden. – Berlin und Weimar: Aufbau-Verlag, 1984. 3 Bde.

Jung 1992 – Jung, C. G. Gesammelte Werke. – Düsseldorf: Walter Verlag, 1992.

Konfuzius 1982 – Gespräche (Lun-Yu). Aus dem Chinesischen übersetzt und herausgegeben von Ralf Moritz – Leipzig: Verlag Philipp Reclam jun., 1988.

Konfuzius 2007 – Konfuzius-Kungfutse. Gespräche-Lunyü / übersetzt von Richard Wilhelm. 2. Auflage Wiesbaden Marix-Verlag, 2007 [nach der 2. Auflage der Ausgabe Jena, 1914].

Lavater 1774–1778 – Lavater, J. C. Physiognomische Fragmente zur Beförderung der Menschenkenntnis und Menschenliebe. – Leipzig und Winterthur: Bei Weidmanns Erben und Reich, und Henrich Steiner und Compagnie, 1774–1778. 4 Bde.

Lukách 1955 – Lukách G. Die Zerstörung der Vernunft. Berlin: Aufbau-Verlag, 1955.

Mommsen 1960 – Mommsen, K. Goethe und 1001 Nacht. – Berlin: Akademie-Verlag, 1960.

Mommsen 1985 – Mommsen, K. Goethe und China in ihren Wechselbeziehungen. – Bern, Frankfurt a. M., New York: Peter Lang, 1985.

Nietzsche 1940 – Nietzsche, Friedrich. Auswahl in zwei Bänden. Mit einer Einleitung von Gerhard Lehmann. – Stuttgart: Alfred Kröner Verlag, 1940 / 6. durchgesehene und verbesserte Auflage. 2 Bde.

Schopenhauer 1894–1896 – Arthur Schopenhauers sämtliche Werke in zwölf Bänden. – Stuttgart: J. G. Cotta, 1894–1896. Mit einer Einleitung von Dr. Rudolf Steiner.

The Chinese 1861 – The Chinese classics: With a translation, critical and exegetical notes prolegomena, and copious indexes by James Legge, D. D., of the London Missionary Society. Vol, I, containing Confucian Analects, The Great Learning, And the Doctrine of The Mean, Hongkong: At the Authors. London: Trübner & Co, 1861.

Walther 2015 – Walther, Helmut. Das erste „vollgültige“ Gedicht Nietzsches. – Referat vor der GKP Nürnberg am 16.12.2015. URL: http://www.gkpn.de/Walther_Nietzsche-Dem-unbekannten%20Gott.pdf [дата обращения: 24.11.2018].

 

 

 

 

 

 

 

 

 



[1] «Возможность истинного познания и оценки существа проблемы <...> появляется лишь в случае нахождения точки зрения, лежащей за пределами нашего времени» [Юнг 1998, с. 183].

«Diese Zeit außerhalb kann nur eine vergangene Epoche sein, die sich mit derselben Problematik, aber unter anderen Voraussetzungen und in anderen Formen beschäftigt hat» («Такое время может быть эпохой, имевшей дело с той же проблематикой, но в других условиях и в других формах») [Jung 1992, GW 16. Bd: S. 170].

[2] «Eine Form Odins ist gestorben… Aber Odin, als das ewige Spiegelbild der seelischen Urkräfte des nordischen Menschen, lebt heute wie vor 5000 Jahren» («Одна форма Одина канула в лету. Однако Один, в качестве вечного выражения духовных сил северного человека, и сегодня продолжает жить так же, как он жил за 5000 лет до этого») [Цит. по: Lukách 1955, S. 577].

[3] «…bedarf es des sinologischen Fachwissens» [Mommsen 1985, S. 21].

[4] («Je höher ein Mensch, desto mehr steht er unter dem Einfluss der Dämonen») [Eckermann 1982, S. 285] (24.03.1829).

[5] Т. е. интеллект, перестающий быть послушным орудием воли. Шопенгауэр подытоживает свои рассуждения о природе интеллекта сентенцией: «Подобно когтям и зубам, интеллект является инструментом воли» («Intellekt, so gut wie Klauen und Zähne, nicht anders, als ein Werkzeug zum Dienste des Willens ist») [Schopenhauer Bd. V, S. 242]

[6] FORTUNAE DUCI REDUCI NATISQUE GENIO ET TERMINO EX VOTO

[7] Бог Терминединственный из древнеримских богов, который не был вытеснен из римского пантеона греческими богами, «олицетворяет античную virtusнепоколебимое мужество. <…> Образ бога Термина вместе с девизом «Cedo nulli» («Не уступаю никому») были взяты Эразмом в качестве личной эмблемы (с 1520 г. печать с нею стоит на всех его письмах). <…> Современниками эмблема была воспринята как многозначительное указание на определенную позицию – подчеркнуто независимое жизнестроительство, не подчиняющееся давлению внешних сил» [Котельникова 1989, с. 21].

[8] «Welchen Preis er [ФюсслиН. С.] auch auf diese Arbeit setzen möge, ist völlig einerlei» [Briefe 1833, S. 64].

[9] «Wenn die Natur einem ihrer Geschöpfe an einer Stelle etwas zugibt, zieht sie es ihm an anderer Stelle wieder ab» [Gipper 1966, S, 19].

[10] «Gewisse Gesichter können keine sanften Mienen, gewisse keine mächtig trutzenden annehmen. Alle Gesichter können sanft sein und alle können zürnen. Ich weiß es – aber gewissen Gesichter ist die Sanftmut so natürlich oder so faktize, als einem andern der Zorn». […] «Du wirst den Kreis bestimmen können, der diesem oder jenem Gesichte anberäumt ist – in welchem es ihm freisteht, seine Rolle gut oder schlecht zu spielen.» [Lavater 1774–1778, 4. Bd. S. 462].

[11] «Человек является пассивным орудием демонического» (Eckermann 1982, S. 584, 11.03.1828,)

[12] «Ließe sich vielleicht eine allgemeine Königslinie finden, eine Chifer ins große Alphabet der Physiognomik, die immer Obermacht über seines gleichen anzeigte») [Lavater 1775–1778, 4. Bd. S. 56].

[13] «Die Königinnen sind bekanntermaßen nicht nur grösser, sondern die Umrisse ihrer Gesichtsprofils und ihres Rückens sind höher, bogigter, einfacher» [Lavater 1775–1778, 4. Bd. S. 58].

[14] Потье переводит: «без осознания своей миссии» («Si l’on ne se croit pas chargé de remplir une mission») [Pauthier 1852, S. 221]. Таким образом, перевод Потье, будучи наиболее ранним переводом «Лунь юя» на европейские языки, оказался чуть ли не наиболее точным.

[15] Ср. считающийся классическим перевод Джеймса Легга: «The Master said, «Without recognizing the ordinances of Heaven (выделено мнойН. С.), it is impossible to be a superior man». URL: https://ctext.org/analects/yao-yue (дата обращения 30.11.2018); [The Chinese 1861, P. 217]

Перевод Л. С. Переломова: «Не зная воли Неба (выделено мной – Н. С.), не станешь благородным мужем» [Переломов 1998, с. 388]

Перевод Ральфа Морица: «Wer den Willen des Himmel (выделено мной – Н. С.) nicht kennt, kann kein Edler sein» [Konfuzius 1982, S. 141]

Перевод Фридриха Вильхельма «Wer nicht den Willen Gottes (выделено мной – Н. С.) kennt, der kann kein Edler sein» [Konfuzius-Kungfutse 2007, S. 274].

[16] 君子之德風小人之德草。[Lun Yu《顏淵Yan YuanXII, 19].

[17]  «…was die Welt / Im Innersten zusammenhält» [Faust. Zeilen 382–383].

[18] К особенности немецкого языка: когда Гете в «Орфических стихах» говорит о том, что ни одна (внешняя) сила [«Und keine Zeit und keine Macht zerstückelt»] не способна разрушить отчеканенную [«geprägte»] форму (личности), эпитет «отчеканенная» (этимологически восходящий к выражению «чеканить монету») выступает в роли придаточного причины и отвечает на вопрос «почему?»: форму личности нельзя разрушить, потому что эта форма получила неизгладимый чекан (судьбы).

[19] URL: https://www.textlog.de/32414.html (Дата обращения: 30.11.2018).

[20] «is the will of Heaven regarding right and wrong, of which man has the standard in his own moral nature» [The Chinese 1861, P. 218].

[21] «Mein Leben wie ein Sturm durchschweifender» [Nietzsche 1940, 2. Bd., S. 541; Walther 2015, S. 1;].

[22] Так, Мориц в своем комментарии к «Лунь юю» называет «волю неба» синонимом политико-моральных норм [Konfuzius 2007, S. 165].